Реакции подавляющего числа патриотов и националистов на московские протеста конца июля – начала августа и расправы, творимые над протестантами омоновцами и росгвардейцами, варьируются от откровенного лобызания полицейских дубинок до отстранённого: «Это не наша свадьба». В среднем же их можно суммировать гамлетовским: «Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремится». Что в переводе на современный русский означает: «Путин, конечно, плох, но либералы ещё хуже, вспомните 91 год!» Что ж, давайте вспомним 91 год и политическую стратегию и тактику тогдашних национал-патриотов.
Этот сюжет в общих чертах описан Валерием и Татьяной Соловьями в их «Несостоявшейся революции». Не претендуя на какой-то новый концептуальный подход, я предлагаю здесь просто свидетельство очевидца, содержащее, как мне кажется, некоторые интересные детали. В сочинении этого мемуара автору очень помогла старая записная книжка, куда в 1989 – 1992 годах он не ленился записывать свои впечатления о происходивших на его глазах событиях.
Начать надо, разумеется, не с 91-го, а пораньше – с 89-го. К тому времени идеологически и социально активные граждане разделились на два противоборствующих лагеря: условно говоря, один «демократический» — поклонников журнала «Огонёк», другой «патриотический» — поклонников журнала «Наш современник». Последние были весьма неоднородны – с одной стороны, упёртые коммунистические консерваторы сталинистского пошиба, с другой – махровые антикоммунисты с монархическим уклоном, воспевавшие «Россию, которую мы потеряли» (наиболее концентрировано эти настроения были выражены в знаменитой песне Игоря Талькова «Россия», впервые прозвучавшей по ТВ именно в 89-м году). Чем более расширялись границы гласности, тем сильнее становились позиции «белых патриотов» – открытие замалчиваемых ранее ужасающих фактов советской истории стремительно дискредитировало красную идею. Было ясно, что эффективно оппонировать «демократам» можно только под лозунгом «возрождения русских исторических традиций».
Как раз в середине 89-го произошла показательная смена главредов в ведущих «патриотических» изданиях. В «Наш современник» пришёл «державник» Станислав Куняев, в стихах и прозе осуждавший красный террор («Всё начиналось с детей Николая…») и уже в сентябре анонсировавший публикацию «Октября Шестнадцатого». В «Москву» — истово православный Владимир Крупин, пообещавший подписчикам Ивана Ильина и Игнатия Брянчанинова. «Литературную Россию» возглавил приятель Солженицына Эрнст Сафонов, а его первыми замами поочерёдно были «белые» Святослав Рыбас и Юрий Лощиц, и «ЛР» принялась печатать Романа Гуля и Петра Краснова. Одна только «Молодая гвардия» (главред – автор «Вечного зова» Анатолий Иванов) оставалась оплотом ортодоксии, но и там по отделу публицистики, редактируемому Игорем Дьяковым, то и дело появлялись материалы о большевизме как жидомасонском заговоре и о зверствах еврейских чекистов. Была ещё «Советская Россия», в 88-м прославившаяся публикацией знаменитого письма Нины Андреевой, но в общем тогда она не слишком блистала в идейных дискуссиях.
Надо сказать, что некоторое время «белые патриоты» выглядели куда более радикальными антикоммунистами, чем «демократы». Так, апрельский номер «Нашего современника» за 1990-й год вышел без обязательных в прошлом славословий в связи с днём рождения Ленина, более того, там рядом с посланиями патриарха Тихона было опубликовано людоедское письмо вождя мирового пролетариата 1922 г. о необходимости массовых расправ с «черносотенным духовенством» – контраст был очевиден. А «Огонёк» тогда же Ленину какую-то ритуально-хвалебную статью посвятил. Номером раньше «НС» напечатал речи Столыпина, это казалось смелой заявкой на подлинную альтернативу умирающему коммунизму. «Огонёк» же всё ещё повторял шестидесятнические мантры о плохом Сталине и хорошем Ленине.
Но если в боях за историю «белые патриоты» смотрелись совсем недурно (особенно В.В. Кожинов и И.Р. Шафаревич), то их программа «на сегодня» представляла собой сплошной туман. У «демократов» всё было понятно: равнение на Запад, демократия, рыночная экономика. А вот что означало «возвращение к корням» в условиях конца XX столетия «патриоты» объясняли «темно и вяло».
Казалось бы, если ваше знамя Столыпин, то вы за капитализм и рынок! Но нет – и то, и другое в «патриотических» изданиях решительно отвергалось. К 1989 г. главным «патриотическим» экспертом по экономике считался кандидат технических наук Михаил Антонов, проповедовавший некую «нравственную экономику». Он безапелляционно громил бездуховный западный капитализм, но его конкретные предложения по реформированию находившейся в явном кризисе отечественной экономики были абсолютно невнятными. Помню, он выступал по ТВ в дискуссии с одним из «рыночников» д.э.н. Геннадием Лисичкиным, это было настолько беспомощно, что даже мне, болевшему за Антонова, было мучительно стыдно.
С 90-го на страницах «НС» появились статьи философа Юрия Бородая (родного отца бывшего премьер-министра ДНР), который с цитатами из Макса Вебера доказывал, что православным не подходит протестантский капитализм. Я всё ждал и надеялся, когда же Бородай объяснит, что такое православная экономика, но, увы, так и не дождался. Зато очень скоро в «НС» стал печататься ярко «красный» д.э.н. мой однофамилец Александр Сергеев, провозгласивший принципы плановой экономики непоколебимыми.
Ещё хуже обстояло дело с политической программой — вообще ничего определённого! Вспоминается только текст того же Бородая в февральском номере «НС» за 1990 г., где он критиковал отмену шестой статьи Конституции СССР о руководящей и направляющей роли КПСС, ибо это гибельный путь к новому Февралю. Т.е. политическая демократия «белым патриотам» тоже не подходила. В сухом остатке получалось, что при всём своём ретроспективном антикоммунизме, «здесь и сейчас» они мало чем отличаются от «красных», с которыми они негласно блокировались против общего врага. Когда это стало ясно, многие симпатизанты «русской партии» от неё отшатнулись. Я в ту пору дружил с одной своей бывшей одноклассницей из весьма интеллигентной семьи (отец работал в Институте философии). Ещё в 89-м в этом доме сочувственно цитировался «НС», но где-то к концу 90-го тексты Антонова и А. Сергеева там просто поднимали на смех. Схожая реакция была и у некоторых моих институтских друзей, изначально настроенных вполне «патриотически».
Тут, видимо, нужно сделать небольшое отступление, чтобы прояснить мою собственную тогдашнюю позицию. Осенью 89-го – весной 90-го я был студентом пятого курса истфака МГПИ им. В.И. Ленина (ныне МПГУ) и работал над дипломом «Исторические взгляды славянофилов». Мои убеждения не слишком разнились с убеждениями моих героев. Кроме того, я обожал Достоевского, Тютчева, Леонтьева и Розанова. Наконец, моим научным руководителем был д.и.н. профессор Аполлон Кузьмин – не последний человек в «русской партии», член редколлегии «НС», несмотря на свой марксизм, довольно критически оценивавший советскую историю. Под этими влияниями я уже к 1986 г. определился как сознательный «белый патриот». Я был радикальным антикоммунистом (и по идейным соображениям вышел из комсомола, но в мае 90-го это, разумеется, не было каким-то подвигом), но этот радикализм парадоксальным образом привёл меня к отрицанию революционности как таковой. Советские учебники были до тошноты переполнены восторгами перед бунтами и революциями всех времён и народов – со свойственной юности прямолинейностью я признал любую революцию злом. Поэтому и перестройка (которую, не забудем, с самых высоких партийных трибун величали именно революцией!) воспринималась мной как потенциальная катастрофа. Разумеется, я был за изменения, но за эволюционные.
Ход моей мысли был вполне типичен для адепта «русской партии», так думали и многие её вожди. Сергей Семанов как-то сказал мне, что ещё в молодые годы сформулировал максиму: «Никакой режим не достоин революции». Понятно, что перед нашими глазами маячила страшная русская трагедия XX века. И потом, будучи поклонником славянофилов и Достоевского, я верил в особый путь России, а «перестройщики» явно равнялись на Запад.
Что это за «особый путь», я представлял весьма смутно. Это была какая-то реакционно-романтическая утопия, условно называемая мной «православным социализмом» (в то время я усердно старался стать православным и весной 90-го крестился). Ясен был только главный принцип – приоритет духовного над материальным. То есть этот «социализм» никакого отношения к марксизму и вообще к левому дискурсу не имел, но и с капитализмом он был несовместим.
Примкнув к «русской партии», я ощущал себя как бы её рядовым. Мне многое в ней не нравилось, но это не могло стать поводом для дезертирства. Союз с «красными» вызывал возмущение, но я убеждал себя, что тактически это оправдано. Сейчас главное – не допустить крушения государства, а там разберёмся! Уже в сентябре 89-го я дебютировал в качестве «патриотического» публициста в «Литературной России», в 90-м напечатался в «НС» и «Москве». Стремясь работать на благо «партии» я с нетерпением ждал, когда же «патриоты» наконец создадут какие-то дееспособные организации.
Первой ласточкой весной 89-го стало общество «Отечество» под руководством моего учителя Кузьмина (замом его был, между прочим, Александр Руцкой), я тут же туда вступил. Но Аполлон Григорьевич претендовал на роль политического лидера совершенно напрасно, никакими качествами, для этого необходимыми, он не обладал. Деятельность «Отечества» свелась к лекциям его председателя и печатанию нескольких довольно посредственных пропагандистских брошюрок. Летом 89-го я даже поучаствовал в выезде пресловутой васильевской «Памяти» для работ по реставрации Толгского монастыря под Ярославлем. Но «Память» мне казалась провокаторским проектом, и дальше этого эпизода общение с ней у меня не пошло.
Между тем приближалось время настоящей политической борьбы — выборы в Верховный Совет РСФСР. «Патриоты» в конце 89-го создали Клуб избирателей и депутатов «Россия». На одно из заседаний этого клуба я попал 23 декабря того же года. Кто-то из моих «патриотических» знакомых спросил у меня, не хочу ли я сходить на встречу с Лигачёвым. Дело в том, что о последнем, несмотря на его ужасную репутацию коммунистического реакционера, среди «патриотов» ходила молва как о тайном покровителе. Помню, ещё в 87-м мама одного моего институтского друга, учёный секретарь одного из самых известных культурных учреждений Москвы и пламенная «белая патриотка» убеждала меня, сказавшего о Лигачёве что-то в общепринятом критическом духе: «Что вы, Егор Кузьмич – это самая здоровая часть КПСС!» Меня не слишком вдохновляло то, что у нас такой покровитель, но посмотреть на Лигачёва вживую было интересно.
Как я понял, мероприятие это (состоявшееся в киноконцертном зале «Россия») носило полузакрытый характер, пригласительные распространялись среди «своих». Но никакого Лигачёва на нём не оказалось (потом мне говорили, что он должен был приехать, но не смог), зато передо мной предстал цвет «патриотической» интеллигенции – и «красной», и «белой»: Куняев, Крупин, художник Илья Глазунов, певица Татьяна Петрова, критик Владимир Бондаренко, какой-то батюшка отец Иоанн и тут же А. Сергеев и представитель интерфронта из Прибалтики. А ведущим вечера был некий инструктор ЦК КПСС Дмитрий Барбашов (человек, о котором в Интернете сегодня невозможно хоть какие-то сведения), как я понимаю, партийный куратор клуба «Россия». Каждый второй выступающий клеймил члена Политбюро Александра Яковлева, поэт Валентин Сорокин даже воскликнул в сердцах: «Господи! Я коммунист, но буду стоять до утра в церкви, если Яковлев уйдёт в отставку!» Бондаренко назвал Яковлева (вместе с Андреем Синявским, в ту пору одним из главных мальчиков для битья у «патриотов» за «Прогулки с Пушкиным») «выкрестом наоборот» (иудействующим, надо полагать?). Он же провозгласил главный девиз «патриотов»: «Нам нужна не перестройка, а Возрождение!»
(Чтобы закончить сюжет с Лигачёвым, замечу, что политической фигурой он оказался слабой и «патриотов» быстро разочаровал. На одной из встреч «НС» с читателями Василий Белов сказал, что, по его мнению, Егор Кузьмич ничем не отличается от других членов Политбюро, а критик Михаил Лобанов после вывода Лигачёва из Политбюро довольно жестоко иронизировал над его знаменитой фразой «Чертовски хочется работать на перестройку!»).
В феврале 90-го я стал активистом одной из групп поддержки предвыборного Блока общественно-патриотических организаций «За народное согласие и российское возрождение», декларация которого заканчивалась весьма своеобразным парафразом знаменитой фразы Столыпина, видимо призванным объединить «белых» и «красных»: «Нам нужна великая советская Россия!» Состав кандидатов Блока на выборах в ВС РСФСР был под стать этому лозунгу: от Куняева до Кургиняна, от Глазунова до Анпилова. Но как-то «белые» и «красные» друг с другом взаимодействовали. Хотя бывали и накладки. Так, на моих глазах на каком-то «патриотическом» собрании воинствующий батюшка-монархист о. Валерий Суслин буквально изгнал, словно беса, того же Анпилова, который, надо отдать ему должное, вёл себя довольно корректно.
В моём избирательном округе от Блока шёл писатель Святослав Рыбас (автор повести, по которой поставлен лучший фильм Хотиненко «Зеркало для героя»). Ныне он известен апологетическими сочинениями о Сталине, а тогда прославлял Столыпина и генерала Кутепова. Наша группа, в основном состоявшая из молодых людей «белых» взглядов, усердно и «с душой» за него агитировала. Помню, как мой школьный друг Дима Давыдов зычно провозглашал: «Голосуйте за Рыбаса, правнука двух русских генералов!» (Не знаю, откуда Дима взял эту информация, она, как я потом выяснил, не соответствовала действительности, но факт, что дед Святослава Юрьевича по материнской линии участвовал в Белом движении.)
Но все наши усилия пропали втуне, Рыбас провалился, как провалились все кандидаты Блока, даже популярнейший в то время Глазунов, за исключением иркутского писателя Валерия Хайрюзова. Не помог и главный их козырь – требование административно-хозяйственной самостоятельности РСФСР (оно было даже в программе Кургиняна!). Конкуренты-«демократы» это требование ловко перехватили, удачно совместив с такими беспроигрышными тогда лозунгами как «За свободу и демократию!» и «От нищеты — к достатку!». «Великой советской Россией» без свободы, демократии и достатка мало кто вдохновился.
Но именно на этих выборах я сошёлся с несколькими молодыми людьми, которые участвовали в создании первой в полном смысле слова националистической русской организации в послереволюционной России – Русского Общенационального союза (РОНС). Тогда это были ещё просто собрания в реставрируемой церкви возле метро «Коньково», куда и меня пригласили. Кстати, именно там я впервые встретился с широко сейчас известным политологом Валерием Соловьём.
Лидером будущего РОНС был молодой востоковед Игорь Артёмов, ныне политэмигрант, находящийся в РФ в розыске по 282-й статье, едва ли не единственный националистический политик, к которому я до сих пор отношусь с глубоким уважением, вне зависимости от тех или иных разногласий, за его принципиальность и порядочность. РОНС, конечно, требует отдельного большого разговора. Отмечу только, что, его идеология резко отличалась от типичных «патриотических» воззрений. Во-первых, отсутствием патологического антисемитизма (ударение на первое слово, без антисемитизма хоть в какой-то дозе я в то время «патриотов» не помню), проблема бесконтрольной миграции из южных республик трактовалась как куда более важная, чем искусственно раздувавшийся еврейский вопрос. Во-вторых, «антиимперством», как бы сказали современные «охранители», это был «уменьшительный» национализм. Артёмов, вслед за Солженицыным, полагал, что СССР сохранить невозможно, да и не нужно. Проживший многие годы в Ашхабаде, он был уверен, что Средняя Азия и другие национальные республики (за исключением Украины и Белоруссии) только тяжкий груз для русских. В-третьих, он жёстко выступал против союза, хотя бы и тактического, с «красными». «Ронсовцы» мне показались чрезвычайно симпатичными – молодые, немногим меня старше или даже ровесники, интеллигентные, они выгодно контрастировали с удручающе низким уровнем типичного «патриота», помешанного на жидомасонах.
Я стал членом РОНС, официально образованного в декабре 1990 г., написал несколько заметок в партийную газету «III-й Рим», позднее даже некоторое время её редактировал. Но всё же до конца порвать пуповину, связывающую меня со старой «русской партией» не смог.
Сергей Сергеев
